За два дня до моего отлёта в Америку мне позвонил из Нью-Йорка друг юности, о котором я писал в своих очерках и не раз рассказывал со сцены, – Юрий Радзиевский. В отличие от многих наших эмигрантов за долгие годы эмиграции Юра заамериканился настолько, что даже опытные западные бизнесмены уже не угадывали в нём бывшего русского.
Юра живёт не просто западной – я бы сказал: утончённо-западной жизнью. Поэтому ему порой не хватает простейших земных удовольствий и чувств, которыми он был ранен в нашем общем детстве.
– Привези пару веничков для бани, – попросил он.
– Что-что?
– Два-три веничка, свежих. Для русской бани.
– Ты шутишь? Пойди и нарви берёзовых веток в Центральном парке рядом с твоим домом.
– Нет. Хочется настоящих. С родины. К тому же здесь нарвёшь – в тюрьму попадёшь.
Юра построил в загородном доме именно русскую баню. Потому что после финской бани, к коей привыкли все западники, лучше чувствовало себя тело, а после русской – душа. Как будто попарили и её.
Американцам-аборигенам очень понравилась Юрина баня. Несмотря на разный уровень получаемой в месяц прибыли, под веником они становились равны.
Проблема же оставалась в вениках. Вообще, патриоты американского образа жизни уверяют, что в Америке можно купить всё. Неправда. Я спрашивал в супермаркетах гранёный стакан. Не было. Даже не слышали.
Я по-дружески проникся просьбой, положил в дипломат два веника, купленные у Сандунов, и, не предполагая ещё, что ждёт меня впереди, поехал в Шереметьево.
Таможенник не узнал меня. Такое, кстати, бывает довольно часто. Начал пытать заученными вопросами:
– Наркотики есть? Драгоценности? Антиквариат? Что везёте запрещённого?
От последнего вопроса я даже улыбнулся. Я имел право себе это позволить, потому что, во-первых, не вёз ничего запретного. Во-вторых, даже если бы вёз, неужели я ему в этом признался бы добровольно?
– А кто-нибудь вам отвечает, что он везёт что-то запретное? – спросил я у таможенника не без лукавства.
Такой вопрос показался ему большой дерзостью. Он внимательно посмотрел на меня глазами-рентгенами. Похоже, моё лицо показалось ему подозрительно знакомым. Прищурился.
– Вы не шутите на границе, а лучше откройте дипломат.
Я открыл. Такого поворота событий он явно не ожидал. Правда, и я до этого момента не подумал о том, какой эффект могут произвести два веника в дипломате. Судя по всему, таможенник много повидал на своей службе. Но чтобы человек летел в Америку с вениками для бани?!
Он долго смотрел на них, словно прокручивая в голове варианты: что бы это могло означать, что кроется в самих вениках? Потом задал самый глупый вопрос, какой я слышал в своей жизни:
– Что это такое?
На что получил не менее глупый ответ:
– Это веники.
Таможенник не поверил, позвал старшего офицера, чтобы тот ему посоветовал: отрывать листочки или нет? А вдруг в них наркотики? Офицер тут же признал меня, очень обрадовался:
– Я всё понял. Это вы везёте для юмора, да? Проходите, проходите. – И на прощание с нехорошей, как мне показалось, улыбкой добавил: – Желаю счастья на американской границе.
Его насмешку я вспомнил, только прилетев в Америку. Это было как раз то время, когда любовь к русским за победу над коммунизмом и за разрешение снести Берлинскую стену сменилась в мире настороженностью. В каждом прилетевшем мужчине теперь виделся мафиози, а в женщине от 12 до 70 – проститутка, посягающая на хлеб местных профессионалок, защищённых государственным профсоюзом.
Когда я увидел, как трясут всех русских, заставляют открывать портфели, чемоданы, я понял, что сейчас у меня возникнут серьёзные проблемы. Тем более что на этой границе меня уж точно никто не узнает.
Подходя к контролю, попытался придать своему лицу как можно более честное выражение. Но западные офицеры не реагируют ни на что, кроме спущенных по чиновничьей лестнице инструкций.
– Это ваш дипломат?
– Да.
– А что в нём?
– Ничего.
– Как – ничего?
– Так, ерунда всякая.
– Откройте.
Я открыл. Он смотрел на мою «ерунду» ещё дольше, чем наш таможенник. Мне даже стало его жалко, так он напрягся, глядя на мои веники.
– Что это такое? – спросил он с паузой после каждого слова, как робот, пытающийся найти общий язык с пришельцем.
После этого вопроса напрягся я.
Обратите внимание: Никогда не думал что найду замену банному венику.
Но ему не стало жалко меня. А я действительно растерялся. Как ему объяснить? С чего начать? С истории строительства бань на Руси? Американцы не знают и не хотят признавать ничего из жизни других народов. Они уверены, что живут в единственно правильной стране на планете. Ответить: «Два веника»? Мой английский не настолько хорош, чтобы я мог найти в моём словаре слово «веник» по-английски. Да и потом, наверняка на английском «веники» означают предмет, которым подметают. Что я – такой чистюля, что прилетел со своими вениками? Вспомнил, как тот же Радзиевский учил меня. Во-первых, американцам не надо никогда говорить лишнего. Все детали, которыми грешит русская эмоциональная речь, вызывают у них головную боль и подозрение. Раз болтает – значит, запутывает. Во-вторых, ответы должны в точности совпадать с тем, что американец видит. Слова с картинкой обязаны сходиться. Это для них главное – чтобы сошлось. Иначе программы, вставленные в их мозг, дают сбой. А всем, что даёт сбой, занимается полиция.Вспомнив всё это и указывая на веники, я ответил:
– Это два куста.
– Два куста? – недоверчиво переспросил таможенник.
– Да, два высушенных куста, – подтвердил я с максимально честным выражением лица.
Правда, тут же почувствовал, что мои слова всё-таки не сошлись с его картинкой и ещё с чем-то.
– Для чего же вы везёте их с собой?
Я решил оставаться честным до конца:
– Для бани.
– Два куста для бани?!
Что-то в его программе разошлось окончательно. Он обратился к стоящим за мной людям:
– Очередь ко мне больше не занимайте.
Я понял, что попал надолго.
– Итак, два куста для бани? – переспросил он, напряжённо пытаясь представить, как я буду в бане высаживать два куста.
– Да, для бани! – Все ещё следуя советам друга, я старался не ляпнуть ни одного лишнего слова.
– А зачем вам два куста в бане? Объясните, пожалуйста!
Этим вопросом офицер был явно доволен. Словно поймал арабского террориста.
– Бить себя, – ответил я со всей честностью, на которую был способен.
– Бить себя? В бане?!
По его глазам я понял, что он стал с этого момента подозревать меня уже не в терроризме.
– Да, бить себя в бане. По спине. Вот так, – показал я жестом.
Наступила пауза. Таможенник нарушил её первым:
– А вы в бане голый находитесь?
– Да.
– Вы что, мазохист?
– Нет. У нас в России все так делают.
– И все голые? И бьют себя?
– Именно так.
– У вас что, все мазохисты?
Я был в отчаянии. Чем точнее я пытался ему объяснить, тем больше у него «не сходилось». И я предпринял последнюю попытку на своём немощном английском, состоящем из главных слов и интернациональных жестов:
– Эти веники я привёз для своего друга в Нью-Йорке. Он из русских. Построил здесь баню. Русскую баню… У нас такие бани уже тысячу лет, с вениками. – Я объяснял медленно, по слогам, как для робота. – Я его буду вот так хлестать, чтобы потом было легко и хорошо. Холестерин понижает.
Очевидно, на этот раз я наговорил много лишнего. Зато он понял из моей тирады слово «холестерин».
– Так, значит, это ваш друг – мазохист, а вы – садист, – сделал вывод таможенник и затряс головой, как бы желая стряхнуть с неё полученную от меня ненужную ему информацию. Так собака стряхивает капли, выходя из воды. – Фу, – выдохнул он, – сейчас проверим вашего друга. Телефон есть?
Меня отвели в офицерскую. Позвонили Радзиевскому:
– Вы знаете, что вам привёз ваш друг из России?
Радзиевский помолчал. Видимо, как компьютер, пролистал мои возможные ответы, после чего сказал:
– Два куста из веток для моей бани.
Американцы так ничего и не поняли. Но меня отпустили. Потому что, слава богу, на этот раз у них сошлось!
Больше интересных статей здесь: Дача.
Источник статьи: Михаил Задорнов. Веник для бани.